Удар [хроника одного происшествия] - Андрес Файель

Ютта Шёнфельд: Марсель даже дружил с Маринусом. Он даже и к нам приходил. У Маринуса был дефект речи, но вообще-то он был спокойный парень. Они его едва понимали, когда он говорил. Я говорю, но мне также жаль парня. Ну да, мы его знали, но родители, они никогда не заботились о своём ребёнке.

Юрген Шёнфельд: Самое скверное, что он всё время мог повсюду что-нибудь стащить.

Ютта Шёнфельд: А вот теперь, теперь люди говорят, мы можем не закрывать свои сараи. Раньше, когда Маринус был поблизости, они не могли этого делать. Всё время всё пропадало.

Юрген Шёнфельд: Утащил мопед и всё. А ещё ласточка Марко…

Ютта Шёнфельд: Теперь-то мы предполагаем уже, что это был Маринус.

Юрген Шёнфельд: Потому что он был единственным, кто однажды пришёл и показал, где лежит ласточка. Ни один человек не знал этого, мы всё обыскали до того.

Следователь: Допрос Марселя Шёнфельда. Почему вы избивали Маринуса Шёберля?

Марсель Шёнфельд: Я не знаю. Он ничего такого мне в этот вечер не сделал. Я бил его, потому что это делали все.

Следователь: Вы лично имели что-нибудь против Маринуса Шёберля?

Марсель Шёнфельд: Нет. Маринус украл у меня пять месяцев назад мой мопед. Я получил его в подарок от своего отца. Я сам довёл его до ума. Маринус мне в этом сознался, и поэтому я тогда ночью и врезал ему по репе.

Маттиас М.: Маринус, да мы его звали Таурус. Как марку мопеда из ГДР. Он обучал меня езде на мопеде марки MZ-Fahren. Потому что там было что-то со сцеплением — очень медленное и было не видно что, но я этого не понимал. Маринус часто имел дело с мопедами. Потом мы всегда катались на мопеде в гравийном карьере в Потцлове, всегда удирали от полиции, оба. Мопеды были не зарегистрированы, у нас не было ни водительских прав, ни шлемов, ни номеров. Вот здесь этот самый свинарник, где умер Маринус, так мы проезжали мимо этого свинарника и ещё немного вниз, в деревню, ехали по главной улице до супермаркета, где разворот, а там мы замечали: стояли они, полиция. Они тут же начали делать Маринусу и мне знаки остановиться, мы спрыгивали, тачка переворачивалась и скользила прямо на них, полицейский вспрыгивал на неё, а мы — смывались

Я при этом потерял один ботинок. Это были классные ботинки на платформе, я был единственный в деревне, у кого были такие ботинки. Ну, а потом мой приятель сказал своему отцу, мол такие ботинки есть только у Матиаса, он живёт там-то и там-то. Потом я уже увидел, что мой отец разъезжает туда-сюда. Я получил здоровенную оплеуху, но я знаю, как с этим обходиться. Мой отец часто был в отъезде на заработках. У меня есть три сестры, две — старшие. Когда много сестёр, им вообще нельзя оказывать сопротивление. Они всегда были на шаг впереди меня. Так же, как у Маринуса. У него было семеро сестёр. Да, Маринус и я, мы вообще были классные. Мы столько дел наворотили, я уже и не знаю толком, чего мы только не натворили. Воровали мопеды, воровали велосипеды, прокатимся пару кругов и бросим, или катаемся, пока не обратим в металлолом, или вообще разберём на запчасти и соберём новые велосипеды, сядем на них и на полной скорости врежемся в стену. — В летние каникулы Маринус часто ночевал в строительном вагончике неподалёку от свинарника. Иногда даже целую неделю или две, я всегда приносил ему что-нибудь поесть. То принесу ему туда бутербродов, то мы встречаемся вечером. Попить пивка, поболтать. То пили на спор, то травкой баловались. Он никогда не был один, у него всегда кто-то был. В его последний вечер, 12 июля, я даже ещё разговаривал с ним, спросил, может пойдёшь со мной ко мне, ещё парочку примем, ну там, я и Мадлен, не-е, я пойду с Шёнфельдами в Ахиму, тоже выпьем парочку пива с Ахимом, ну посмотрим, что где происходит. — Теперь-то уже известно, что произошло.

Биргит Шёберль: Моя дочь принесла домой рюкзак, спустя две недели. Но там в рюкзаке было только зарядное устройство. Ни купальных принадлежностей, ни его сменного белья или купальных полотенец. Здесь была полиция. Они только осмотрели рюкзак, заглянули вовнутрь, а потом они оставили его здесь. Ну, а так как вскоре должны были начаться занятия в школе, я постирала рюкзак для школы и сложила туда все его школьные вещи. И всё время звонки, звонки, всё время настороже. И почему же они не реагировали, когда кто-то из Потцлова сказал, что там всё давно перекопано, там, в конюшне. Но они ничего там не искали. Мой сын не беглец. Иногда я сама себя упрекаю. Если бы я его отпустила в Баварию, этого, может быть, и не случилось бы. У Маринуса были трудности в школе, и тогда я сказала, если ты не подтянешься, не возьмёшь себя в руки, ты не поедешь к Венке в Баварию. Тогда ты останешься на каникулы здесь. Ну, а когда это всё-таки не удалось, тогда я сказала: ты останешься здесь. Я уже не знаю. Каждый раз, когда раздаётся звонок, я всё время думала, вот сейчас он скажет своим низким голосом: Мама, открой, как он всегда это говорил. По вечерам я смотрю в окно, думаю, вот он придёт, когда-нибудь он придёт, я всё время ждала. Потом я садилась внизу на скамью, ждала. Даже не хожу за покупками, думаю, ты должна быть здесь, когда он придёт.

«Меркише Одер-Цайтунг», сентябрь 2002

Пропал с 12 июля 2002 г.

Маринус Шёберль

На вид 17 лет, рост 175 см., вес 70 кг, стройного телосложения, крашенный блондин с короткой стрижкой, шрам на верхней губе, едва умеет читать и писать.

Глаза карие, страдающий недостатками речи, одет был в длинные брюки, чёрную футболку с белыми полосами на плечах и серые ботинки.

Он был на относительно новом красном велосипеде модели 26 Моунтен Бик. Мог ехать также на украденном автомобиле.

Сведения о прошлом и настоящем местонахождении Пропавшего принимает любое отделение полиции.

Биргит Шёберль: 18 ноября, это был мой день рождения. Вдруг приходят двое полицейских, они чувствуют себя явно не в своей тарелке. Ну и потом, это всё. Они сказали, что нашли Маринуса в Потцлове. Отец наш страшно побледнел, я должна была о нём позаботиться. Потом они позвали ещё домашнего врача, ему сделали успокоительный укол, ну а потом после всего этого они опять ушли. Тогда мы остались одни. Он же и мухи не мог обидеть, и он не был хилым и слабым, он был хорошо сложен и достаточно высокого роста. Ну, а то, что он был сдержанным и молчаливым, то это не повод для того, чтобы смеяться над ним или плохо о нём отзываться. Если он и не блистал в школе, то был очень талантлив в ремёслах. Он был то, что называется — мужчина в доме. Если что-то где-то сломалось… Он хотел покрасить стены в комнате, в понедельник, когда он должен был вернуться из Потцлова… Он ещё так много всего хотел сделать… Как они с ним там обращались, это преследует меня и по ночам, когда я слышу, как он зовёт меня и кричит, чтобы я помогла ему, а я не могу… И тогда я каждый раз поднимаюсь с постели, я уже больше не могу спать. Это меня убивает.

Торстен М: Маринус переехал сюда в 1996 году. Мы знаем о нём не много. Он прожил здесь пять лет. Маринус, он не мог дать сдачи. Он был, насколько я его знаю, попутчик, мог бежать вслед за другими. Он мог позволить сделать с собой то, чего захотят другие. Он должен был бы, собственно говоря, учиться в специальной школе для детей с физическими недостатками где-нибудь в социальном приюте (интернате). Но не в нормальном обществе. Эти люди, которые это сделали, они, собственно, нуждаются во врачебной помощи, в лечении. Я не знаю, сколько классов они закончили, но не десять или даже восемь. Им также место во вспомогательной школе для дефективных. Они пересмотрели слишком много фильмов. Посмотри только на их сапоги, как у нацистов. Я не знаю, что бы это значило. У них нет никаких занятий, только скука, и от этого им приходят на ум эти чудовищные, вызванные хмелем идеи.

Следователь: Второй допрос обвиняемого Марселя Шёнфельда.

Марсель Шёнфельд: На этом самом месте я хотел бы сделать следующие дополнения к моему допросу от 18.11.2002, так как от страха сказал тогда не всю правду. После того, как мы выпили второй ящик пива в квартире Ахима, мы ещё направились в квартиру Шпирингов. Было около 0.30, когда мы, я имею в виду Себастьяна Финка, моего брата Марко, Маринуса и меня, пришли туда. Госпожа Шпиринг и её сожитель уже спали. Себастьян Финк сильно ударил по стеклу. Оно разбилось. Входная дверь была заперта. Марко сильно надавил на неё плечом. Потом мы разбудили обоих в спальной и все вместе уселись на веранде. Там мы распивали бутылку шнапса.

Затем мой брат Марко начал оскорблять Маринуса. Он спрашивал и повторял снова и снова, не еврей ли он и утверждал, что он еврей. Госпожа Шпиринг сказала, Маринус должен в конце концов сознаться, что он еврей, потом наступила тишина. Затем в какой-то момент Маринус, наконец, сказал, что он еврей.

Тишины как не бывало. Вот тогда-то всё и началось. Марко начал сильно бить Маринуса по морде. По меньшей мере два или три раза. Потом Марко наполнил пластиковый стакан водкой и пивом. Маринус должен был всё это выпить. Но он не справился с этим. При второй попытке его начало рвать и вырвало прямо на стол. Финк вытащил его на улицу и бросил перед входной дверью. Маринус был настолько пьян, что он так и остался лежать. Примерно минут через 3 °Cебастьян снова втащил его в комнату. На веранде он посадил его на стул. Вслед за этим они поочерёдно били его по голове. Каждый из них двинул по меньшей мере дважды кулаком в лицо. При последнем ударе Себастьяна Финка Маринус опрокинулся вместе со стулом назад. Финк поднял его и снова начал его избивать. Когда Маринуса снова начало рвать, Себастьян Финк вышел с ним на улицу. Там он бросил его на землю. В этот момент я тоже находился на улице. Финк расстегнул ширинку и начал писать на Маринуса. Сначала на область груди, а потом прямо в лицо. Маринус был в сознании и просил, чтобы Финк прекратил это. После того, как Финк проссался, мы вместе с ним подняли Маринуса с земли. Потом мы снова втащили его на веранду. Потом примерно на полчаса всё смолкло. Мы допили остатки шнапса. Марко снова начал оскорблять Маринуса. Он снова и снова повторял, что он еврей. А Маринус всё время отвечал: да, я еврей. После таких высказываний мы начинали уже втроём избивать его. При этом мы все втроём оскорбляли его словами: ты, еврей, бродяжка (ночлежник), ты, ублюдок и т. д.